Пока я коплю силы и слова на второй плей-лист, лето уходит, а между тем, у меня в загашнике имеется увлекательнейший приключенческий роман, подходящий для отпусков и каникул своим темпом и объемом, а кроме того существующий в хорошей начитке (я под нее болела). Это я про "Птичий город за облаками" Энтони Дорра, который переводчики почему-то постеснялись назвать "Заоблачным Кукушгородом" ("Cloud Cuckoo Land" в оригинале). О нем, как мне кажется, недавно говорили из каждого утюга, но может именно это вас отпугнуло? Еще его сравнивали с "Облачным атласом" Митчелла, что ни в коем случае не плохое сравнение, но как мне кажется, не отдает ему должного: да, здесь как и в "Атласе" несколько симпатичных персонажей, связанных между собой тонкой нитью, и смесь исторического, современного и футуристического (фантастического) пластов, но при этом гораздо более цельная композиция, фактура, как мне кажется, богаче и проблематика проработана глубже. С другой стороны, нет игры в жанры, как в "Атласе"(что не минус, а просто факт). Это история обо всем хорошем и всем плохом, что представляет и будет представлять собой человеческая культура и для себя самой, и для остального мира. Она хороша фасеточностью взгляда, нежностью эмпатии, маригинальностью персонажей и, конечно, языком, потому что, заглянув под обложку, вы увидите, что в переводе участвовала Доброхотова-Майкова. Ну, и как любой хороший приключенческий роман, он несет в себе огромную порцию эскапизма, которая лишней сейчас никому не будет.
бонус
Энтони Дорр (в переводе Екатерины Доброхотовой-Майковой и Майи Лахути) "Птичий город за облаками":
«Зено собирает все сведения, какие может. Британец — ефрейтор Рекс Браунинг, гимназический учитель из западной части Лондона. На войну пошел добровольцем, в карцере провел две недели. Туда его отправили на «исправление» за попытку побега и выпускали только на двадцать минут в день.
«Ненормальный», — говорит о нем кто-то. «Псих», — добавляет другой. Все знают, что бежать из Лагеря номер пять бесполезно. Военнопленные небриты, истощены от голода, ростом намного выше корейцев — их сразу заметят. Даже если проскользнуть под носом у охранников, нужно пройти сотни миль по горам, миновать десяток блокпостов, перебираться через ущелья и реки, а любого корейца, который пожалеет беглого, наверняка расстреляют.
И все же гимназический учитель Рекс Браунинг попытался. Его нашли в нескольких милях от лагеря на сосне, в пятнадцати футах от земли. Китайцы срубили сосну, привязали Рекса Браунинга веревкой к джипу и так притащили в лагерь.
Несколькими неделями позже Зено собирает хворост на склоне холма, в нескольких сотнях ярдов от ближайшего охранника, и видит Рекса Браунинга на дороге внизу. Тот хоть и тощий как скелет, но не хромает. Время от времени Рекс останавливается, срывает какие-то листья и сует в карман гимнастерки.
Зено взваливает вязанку на плечо и спешит через кусты.
— Эй!
Тридцать футов, двадцать, десять.
— Эй!
Рекс не останавливается. Зено, запыхавшись, выбегает на дорогу и, надеясь, что охранник не услышит, кричит:
— Так изобильно богами был дом одарен Алкиноев!
Тут Рекс оборачивается и чуть не падает. Он стоит, моргая большими глазами за разбитыми стеклами очков.
— Или как-то примерно так, — добавляет Зено, краснея.
Рекс смеется. Смех у него веселый, заразительный. Шея отмыта,брюки зашиты аккуратными стежками. Ему лет тридцать. Соломенные волосы, светлые брови, тонкие руки — Зено понимает, что в других обстоятельствах, в другом мире Рекс Браунинг был бы очень красив.
Рекс говорит:
— Зенодот.
— Что?
— Первый библиотекарь Александрийской библиотеки. Его звали Зенодот. Назначен на должность Птолемеями.
Такой характерный британский акцент. Деревья качаются под ветром. Вязанка давит Зено на плечо, и он кладет ее на землю.
— Это просто имя.
Рекс смотрит в небо, как будто ждет указаний. Кожа на горле натянута так, что Зено почти видит, как бежит по артериям кровь. Рекс кажется слишком нематериальным для этого места, как будто ветер в любое мгновение может унести его прочь.
Затем, резко повернувшись, он возобновляет прогулку. Урок окончен. Зено подхватывает хворост и идет следом.
— Две библиотекарши у нас в поселке прочли мне ее вслух. «Одиссею», в смысле. Дважды. Один раз после того, как мы туда переехали, другой — после того, как умер мой отец. Бог весть зачем.
Они проходят еще с десяток шагов, Рекс останавливается сорвать несколько листьев. Зено упирается руками в колени и ждет, когда прекратится головокружение.
— Как говорится… — начинает Рекс; высоко над ними ветер рвет огромное перистое облако. — Античность придумали, чтобы учителям и библиотекарям было чем кормиться.
Он косится на Зено и улыбается. Зено тоже улыбается, хотя не понял шутки. Охранник на вершине что-то кричит по-китайски, а они продолжают идти по дороге.
— Это ж было по-гречески? То, что ты нацарапал на крышке?
— Знаешь, в школе я ненавидел греческий. Он казался таким пыльным и мертвым. Учитель велел нам выбрать по четыре страницы из Гомера, заучить и перевести. Я выбрал песнь седьмую. Повторял про себя строчки, слово за словом. Выходя из двери:«Боле других бы я мог рассказать о великих напастях, мной претерпенных с трудом непомерным по воле бессмертных». Вниз по лестнице: «Но несказанным, хотя и прискорбен, я голодом мучусь». На входе в сортир: «Нет ничего нестерпимей грызущего голода». Но удивительно, что может обнаружиться в черепушке… — он стучит себя по виску — после двух недель одиночества в темноте.
Еще несколько минут они идут молча, Рекс с каждым мгновением замедляет шаг, и вот они уже на краю Лагеря номер пять.
Дым, урчание генератора, китайский флаг. Вонь сортиров. Вокруг шепчутся кривобокие сосны. Зено видит, как тьма охватывает Рекса, затем медленно отпускает.
— Я знаю, зачем библиотекарши читали тебе старые небылицы, — говорит Рекс. — Потому что, если рассказывать историю правильно, пока она звучит, ты вырываешься из ловушки.»