4321

[Parafron]

Нью-Йорк 60-х. Американские евреи первых, вторых и третьих поколений, неспокойные черные кварталы, баскетбол, бейсбол, демократы, республиканцы, расцвет левых движений, студенческие бунты, богемный Париж, самиздат, журналистика, искусство и предпринимательство, маленькая жизнь в большом мире: взросление, очарования и разочарования, достижения и провалы, драмы и трагедии, откровенное и сокровенное. Странно, но до этой книги - которая вообще-то глубоко психологичный роман взросления, а не исторический роман - ни город, ни страна не интересовали меня совершенно, а теперь как при случайной встрече на улице с не самым приятным знакомым, сложно отвернуться и сделать вид, что не видел, не помнишь. Книга огромная и хорошая вся целиком, хотя, не стану врать, композиционная задумка осталась мне неясна. Не похоже, что дело в самой игре с читателем. Особенно если учесть, что аннотация спойлерит ее и тем самым губит в зародыше удовольствие от обнаружения первых расхождений. Жизни довольно схожи, чтобы контраст между ними не мог быть целью. Я всю книгу подозревала хитро устроенный любовный роман, но нет, развязка говорит, что это не он. (Или все-таки он, а я ждала не того? Может ли любовный роман быть про "ну вот вообще не судьба"?) Возможно, автору было мало одной истории, чтобы нарисовать полотно такого масштаба? Не удивлюсь, если так. Еще кажется, что история могла бы продолжаться, не обрываясь на юности, но может дело в настольгической автобиографичности? Иногда кажется, что все решительные повороты происходят в детстве и юности, а мы - унылые взрослые - лишь пожинаем плоды. Фигня это, но. В общем, не знаю. Если у вас есть идеи, делитесь.

Ах да. Если возьметесь читать, а я настоятельно советую попробовать, то у меня есть еще одна рекомендация. Посмотрите "Do the Right Thing" Спайка Ли, мне кажется, эта штука особенно ярко раскрасила и озвучила мне Нью-Йорк Пола Остера в той его части, где он черен, хотя Остер, конечно, и сам справляется с этим на отлично.

бонус

Пол Остер (в переводе Максима Немцова) "4321":

«По семейному преданию, дедушка Фергусона пешком ушел из своего родного Минска с сотней рублей, зашитыми в подкладку пиджака, двинулся на запад к Гамбургу через Варшаву и Берлин, а затем взял билет на пароход под названием «Императрица Китая», который пересек Атлантику по суровым зимним штормам и вошел в гавань Нью-Йорка в первый день двадцатого века. Дожидаясь собеседования с иммиграционным чиновником на острове Эллис, он разговорился с собратом, тоже русским евреем. Тот ему сказал: Забудь ты эту фамилию – Резников. Проку тут от нее никакого. Для новой жизни в Америке тебе американская фамилия нужна, чтоб славно по-американски звучала. Поскольку английский для Исаака Резникова в 1900 году все еще был чужим языком, он попросил совета у своего земляка постарше и поопытней. Скажи им, что ты Рокфеллер, ответил тот. Уж с этим-то не промахнешься. Прошел час, за ним еще час, и когда девятнадцатилетний Резников сел перед иммиграционным чиновником, он уже забыл, какое имя ему посоветовали. Фамилия? – спросил чиновник. Разочарованно хлопнув себя по лбу, усталый иммигрант выпалил на идише: Ikh hob fargessen (Я забыл)! Так и получилось, что Исаак Резников начал свою новую жизнь в Америке как Ихабод Фергусон.
Было трудно, особенно поначалу, но даже потом, когда оно уже перестало быть началом, ничего не получалось так, как он воображал себе о жизни в приютившей его стране. Правда, жену-то ему найти удалось, после двадцать шестого дня рождения, как правда и то, что его жена Фанни, урожденная Гроссман, родила ему троих крепких и здоровых сыновей, но жизнь в Америке оставалась для дедушки Фергусона борьбой с того самого дня, когда он сошел с парохода, до ночи 7 марта 1923 года, когда его настигла ранняя, безвременная кончина в возрасте сорока двух лет: его подстрелили при ограблении склада кожаных изделий в Чикаго, где он работал ночным сторожем.
Фотографий его не сохранилось, но по всем воспоминаниям, был он мужчиной крепким, с сильной спиной и громадными ручищами, необразованный, неквалифицированный, классический новичок-неумеха. В первый свой день в Нью-Йорке он наткнулся на уличного торговца, толкавшего самые красные, самые круглые, самые совершенные яблоки, какие он в жизни видел. Не в силах противостоять, он купил одно и жадно впился в него зубами. Но вместо ожидаемой сладости вкус оказался горьким и незнакомым. Хуже того, яблоко было тошнотворно мягким, и, как только зубы его пронзили кожицу, все внутренности фрукта выплеснулись ему на пиджак ливнем бледно-красной жидкости, полной десятков дробинок-семян. Таков был его первый вкус Нового Света – его первое достопамятное знакомство с джерсейским помидором.»