Лексикон прописных истин: Джулиан Барнс есть незатыкаемый фонтан остроумия и эрудиции. Он пенится, шипит и прыскает в разные стороны кипятком, как лопнувшая труба отопления. Он мог бы быть музейным гидом, ведущим популярных передач о культуре и искусстве или блогером с миллионами преданных подписчиков, но вместо этого он делает вид, что пишет романы. Я говорю "делает вид" не в укор, но потому что все, что я у него читала ("Нечего бояться", "Открой глаза", "Портрет мужчины в красном", "История мира в 10.5 главах" и в некоторой степени даже "Шум времени"), больше похоже на эссе, чем на художественную литературу, и "Попугай Флобера" не исключение. Это какая-то
борхесовская постмодернистская фишка: автофикшен, притворяющийся выдумкой, притворяющейся автофикшеном, смешивается со статьями из
Википедии Британники в пропорции 1:5 и катапультируется в четвертую стену. Кто не спрятался, Барнс не виноват. Если вы вдруг не читали Флобера (минутка публичного позора: я вот не читала), и поэтому думаете что вам не сдались литературоведческие басни о нем, подумайте еще раз. Вот вам отрывок для размышлений.
бонус
Джулиан Барнс (в переводе Виктора Сонькина и Александры Борисенко) "Попугай Флобера":
«Если вам нравится творчество писателя, если вы переворачиваете страницу с одобрением, но не сердитесь, когда вас отвлекают, – значит, вы склонны любить этого автора некритично. Хороший парень, предполагаете вы. Надежный человек. Говорят, он задушил целый отряд пионеров и скормил их стае мурен в пруду? Нет-нет, не может быть: надежный же человек, хороший парень. Но если вы любите писателя, если вам жизненно необходима постоянная доза его ума, если вы хотите его преследовать и отыскать – несмотря на запреты, – тогда слова «слишком много знать» теряют смысл. Порок вы ищете с такой же страстью. Отряд пионеров, говорите? Двадцать семь их было или двадцать восемь? А из красных галстучков он действительно сшил лоскутное одеяло? Правда ли, что, поднимаясь на эшафот, он процитировал пророка Иону? И что завещал свой пруд с муренами местному Дворцу пионеров?
Но вот в чем разница. В случае с любимыми, с женой, когда вы узнаёте худшее – будь то неверность или отсутствие любви, сумасшествие или самоубийственные наклонности, – вы испытываете что-то вроде облегчения. Жизнь такова, как я и думал; не отпраздновать ли это разочарование? В случае с любимым писателем первый порыв – защищать. Вот что я хотел сказать: возможно, любовь к писателю – это самая чистая и прочная разновидность любви. Поэтому и защита дается легче. Дело в том, что мурены – редкий, исчезающий вид; любому известно, что после суровой зимы и весенних дождей (если они начались до дня святого Урсина) они ничего не станут есть, кроме нашинкованных юных пионеров. Конечно, он знал, что за это его повесят, но он также знал, что человечество – отнюдь не исчезающий вид и, стало быть, двадцать семь (двадцать восемь, говорите?) пионеров плюс один посредственный писатель (он всегда абсурдно недооценивал собственный талант) – это небольшая цена за выживание редкой рыбы. Взгляните на это при свете вечности: зачем нам столько пионеров? Они бы выросли и стали комсомольцами. А если вы все еще спеленуты путами сентиментальности, посмотрите на это с другой стороны: плата за посещение пруда с муренами уже дала пионерам возможность построить и содержать несколько церквей в округе.
Так что валяйте. Читайте список обвинений. Я так и знал, что без этого не обойдется. Но не забудьте: Гюстав уже оказывался на скамье подсудимых. Сколько правонарушений вы ему вменяете на этот раз?»P.S. Обратите внимание на перевод. Шинкарь не хорош.