Кое-что о магических школах

Когда мне было одиннадцать, я - каюсь - тоже любила историю о Гарри Поттере, но, будучи практически ровесником персонажа, повзрослела гораздо раньше, чем она закончилась. И хотя, надо признать, Елиезер Юдковски вдохнул в этот выдуманный мир новую жизнь своими "Methods of Rationality", не Хогвартс магическая школа моей мечты. Отнюдь. Куда там вращающимся лестницам и запутанным коридорам унылого английского замка до бесшабашного хаоса трех четвертей и бродящих башен уэльской школы? А пригласительному письму от замдиректора Макгонагалл до "вечного билета" Мерлина? А уж Снейпу до его тезки Змейка... Но к черту параллели! Пусть их выискивает новое поколение, которое даже (подумать только!) не в курсе, что "Школа" появилась на свет задолго до мальчика-который-выжил. (Очень меня умиляют встречающиеся в сети комментарии типа "Школа Мерлина в Кармартене-на-Аске не стала жалкой подделкой... Но к сожалению, не обошлось без калек". Трижды шотландское "ха!" И четырежды "Да вы еще пешком под стол ходили!..")

А теперь о "Школе":

Вы имеете привычку влюбляться в персонажей книг? Отлично! Вас ждет такой богатый выбор объектов приложения страсти, что вы непременно будете теряться до тех пор, пока не отбросите прочь свои моногамные предрассудки. Ну, право, решительно невозможно выбрать между Мирддином Эмрисом Мерлином Амброзием, Тарквинием Змейком, Оуэном Мак Кархи, Кервином Квиртом и Дианом Мак Кехтом. А ведь есть еще Гвидион, Ллеу и - конечно - МакКольм, профиль которого можно "сразу чеканить на монетах".
Вы имели удовольствие/неудовольствие поучиться на филфаке? Ловите плюшки! Лисья библия, легшая в основу литературного языка, уроки древнегреческого, пиктская фонетика, аорист и имперфект, глоссы... а вон Катулл летит! Кстати, лиц, знакомых по курсам зарубежной, античной и восточной литератур, там в избытке. Вы ведь так скучали по "Песне о Нибелунгах", я знаю! А тут у доктора Вёльсунга такой подозрительный древневерхненемецким акцент... Ну, а если в вашей жизни не было такого греха, как гуманитарное образование, не беда! Просто насладитесь вкусом профессиональной стилизации.
Вам надоело Великое Противостояние Светлейшего Добра и Темнейшего Зла? Не волнуйтесь, здесь как-то обошлось без него. Есть пара десятков битв при Гастингсе, но это такие мелочи по сравнению с Великой и Ужасной Лондонской Комиссией, поиском прапрадеда или сбором яблок на Авалоне...

Если осень кажется вам чересчур промозглой или зима - холодной и длинной, налейте в большую-пребольшую кружку ароматного китайского чая, разломайте на кусочки вредную молочную шоколадку, завернитесь в любимый плед и читайте "Школу в Кармартене" Анны Коростелевой. Вы будете улыбаться, умиляться и завидовать чистейшей белой завистью, сладкой и липкой, как сахарная вата. И вам непременно будет тепло. Я обещаю.

Ах, да! Чуть не забыла. Когда книга все-таки закончится, не расстраивайтесь слишком сильно. Ведь есть еще у Коростелевой "Цветы корицы, аромат сливы"! Но это уже совсем другая история...

Бонус:

Анна Коростелева "Школа в Кармартене":

"В пятницу Тарквиний Змейк впервые допустил первый курс в химическую лабораторию, и первый день в лаборатории Змейка запомнился всем надолго и многим - навсегда. Он привел их к порогу этого храма, отпер дверь ключом и ушел, потому что его позвали. Все сначала замерли на пороге, опасаясь сильно продвигаться вперед. Наконец, кто посмелее, шагнул внутрь, а вслед за ними зашли и остальные и застыли, рассматривая иронично глядящие на них портреты Мухаммеда ар-Рази и Альберта Великого, а также порошки и жидкости, стоящие повсюду в шкафах и на полках. Постепенно всех как магнитом притянул висящий возле двери лист пергамента, на котором были написаны лабораторные правила:

Общие правила

1. Делай работу молча. Нарушая молчание, ты подвергаешь опасности себя и результаты своих опытов.
2. Место работы. Выбирай его тщательно - так, чтобы оно не бросалось в глаза.
3. Желание отдохнуть - первый признак поражения.
4. Будь внимателен к материалам, обращайся только к тем веществам, реакцию которых ты способен предсказать.
5. Знай свой предмет. Незнание влечет за собой смерть, которая и без того неизбежно ожидает всех нас, так зачем же еще приближать ее?

Частные правила

1. Не лей воду в кислоту. Вода закипит, и брызги раствора кислоты могут попасть в лицо.
2. При работе со щелочными металлами в случае возгорания не гаси огонь водой.
3. При содержании хлора в воздухе 0,9 мл/л смерть наступает в течение пяти минут.
4. Получив серьезную рану в ходе экперимента, прежде всего озаботься тем, чтобы твоя кровь не попала в чистое исходное вещество и не испортила его.
5. Всегда фиксируй письменно все стадии эксперимента, лучше всего - в стихотворной форме."

---

Смертельно невтерпеж

Если вы только не знакомы со мной последние лет шесть, - а вы не знакомы - я не успела достать вас ни "Нетерпением" Трифонова, ни своей болезненной нежностью к так называемым "террористам".
Юношам и девушкам, читавшим в гимназиях под партами запрещенный политический роман скандального журналиста Николая Чернышевского, написанный им за пару месяцев тюремного заключения и хитростью изданный в обход цензуры под видом сентиментального авантюрного чтива(!) в его (и Некрасова) легендарном "Современнике", заветные номера которого изымали еще и тогда, когда сам автор уже пропадал за тридевять земель на каторге.
Читавшим и дочитавшимся до непоколебимой веры в равенство мужчин и женщин, права крестьян на свободу, землю, образование, лечение и облегчение непомерно тяжелого труда средствами современного им прогресса.
Дочитавшимся до "хождения в народ".
Только представьте себе это: отпрыски богатых дворянских родов - несостоявшиеся беззаботные кокетки и молодые повесы - не смущаясь строжайшим родительским запретом, записываются на фельдшерские, учительские, ремесленнические курсы, чтобы по собственной воле бросить столицу и где-то в глуши, грязи и одиночестве тянуть холеными аристократическими ручками непривычную трудовую лямку в чистейшем, незамутненном корыстью альтруистическом надрыве. Конечно, там были не только аристократы, были и мещане-разночинцы, поповские и солдатские дети, выходцы из всех сословий, но была и Софья Перовская, дочь самого губернатора Петербурга, в семнадцать лет ушедшая из дома, напутствуемая отцовскими проклятиями.
Они не делали зла, не нарушали закона, они даже к бунту никого не подстрекали - не до того было: столько повсюду банальной бытовой неустроенности и несправедливости, глупых бед и страданий, что до желанной социалистической пропаганды просто руки не доходили. Да и не поняли бы их те, что даже подписаться иначе как крестиком не умели. Тогда за что же их хватали и допрашивали, сажали и ссылали, словно преступников? За то, что были странными и страстными. За то, что было их удивительно много. За то, что крепко верили, но не в самодержавие-православие-народность - в социалистические утопии Фурье, Оуэна, Сен-Симона... В то, что все может быть устроено лучше, счастливее, справедливее - нужно только постараться. Но постараться не дали. И юношеская нетерпеливость, усугубленная бессмысленной жестокостью гонителей, полыхнула адским пламенем самодельного динамита.
Что было бы, если бы это шальное поколение не вырубили под корень? Если бы у них родились дети, и внуки, и правнуки? О как бы я хотела, чтобы мы знали это! Чтобы в нашем прошлом было это, а не то, что в нем есть: умирающая от гнойного воспаления Геся Гельфман, о которой, не уточняя, всюду лицемерно пишут "была помилована"(!), и ее новорожденная дочка. Чтобы Кибальчич стал отцом русской космонавтики, а Морозов остался в веках чудаковатым академиком. Чтобы Александр Михайлов возглавил первую русскую социалистическую партию. Чтобы Мышкин вырвал-таки из заточения Чернышевского, а после стенографировал и печатал их беседы.
Но и клейменные государственными преступниками, втоптанные в историческую грязь, на виселицах, каторгах и в Шлиссельбургских каменных мешках, они душераздирающе прекрасны и чисты. И я не зову их "террористами" - только "народовольцами". И Пионерская площадь перед ТЮЗом для меня навсегда Семеновский плац, где казнили первомартовцев.

"Нетерпение" Юрия Трифонова, без сомнения, лучшее его произведение. Но также и самый задевающий за живое исторический роман, попадавший в мои руки.

Бонус:

Александр Блок "Возмездие" (отрывок):

Смеркается. Спустились шторы.
Набита комната людьми,
И за прикрытыми дверьми
Идут глухие разговоры,
И эта сдержанная речь
Полна заботы и печали.
Огня еще не зажигали
И вовсе не спешат зажечь.
В вечернем мраке тонут лица,
Вглядись — увидишь ряд один
Теней неясных, вереницу
Каких-то женщин и мужчин.
Собранье не многоречиво,
И каждый гость, входящий в дверь,
Упорным взглядом молчаливо
Осматривается, как зверь.
Вот кто-то вспыхнул папироской:
Средь прочих — женщина сидит:
Большой ребячий лоб не скрыт
Простой и скромною прической,
Широкий белый воротник
И платье черное — всё просто,
Худая, маленького роста,
Голубоокий детский лик,
Но, как бы что найдя за далью,
Глядит внимательно, в упор,
И этот милый, нежный взор
Горит отвагой и печалью...
Кого-то ждут... Гремит звонок.
Неспешно отворяя двери,
Гость новый входит на порог:
В своих движениях уверен
И статен; мужественный вид;
Одет совсем как иностранец,
Изысканно; в руке блестит
Высокого цилиндра глянец;
Едва приметно затемнен
Взгляд карих глаз сурово-кроткий;
Наполеоновской бородкой
Рот беспокойный обрамлен;
Большеголовый, темновласый -
Красавец вместе и урод:
Тревожный передернут рот
Меланхолической гримасой.

И сонм собравшихся затих...
Два слова, два рукопожатья -
И гость к ребенку в черном платье
Идет, минуя остальных...
Он смотрит долго и любовно,
И крепко руку жмет не раз,
И молвит: «Поздравляю вас
С побегом, Соня... Софья Львовна!
Опять — на смертную борьбу!»
И вдруг — без видимой причины -
На этом странно-белом лбу
Легли глубоко две морщины...

Заря погасла. И мужчины
Вливают в чашу ром с вином,
И пламя синим огоньком
Под полной чашей побежало.
Над ней кладут крестом кинжалы.
Вот пламя ширится — и вдруг,
Взбежав над жженкой, задрожало
В глазах столпившихся вокруг...
Огонь, борясь с толпою мраков,
Лилово-синий свет бросал,
Старинной песни гайдамаков
Напев согласный зазвучал,
Как будто — свадьба, новоселье,
Как будто — всех не ждет гроза, -
Такое детское веселье
Зажгло суровые глаза...


Софья Перовская и Андрей Желябов (рисунок сделан во время суда 1881)

---

Измеряя измеряющих мир

"Счастливы невежды, а человеку с понятием бывает и жутковато".

Иногда просто нет другого способа полюбить и принять этих чертовых умников: капризных ипохондриков, педантов и сухарей, безумцев и эгоистов, выпендрежников и хамов - иначе как посмеяться над ними. Над их неловкостью, неуместностью, непонятливостью, зашоренностью. Потом немного посочувствовать и восхищенно охнуть про себя разок-другой. Но для начала все-таки посмеяться. А Кельман заставит вас смеяться, потому вы непременно полюбите этих удивительных немцев. (Кроме, разве что, безумного старикашки Канта. И поделом ему!) А к концу книги и сами не заметите, как вас под завязку напичкают рациональностью, оптимизмом, жаждой деятельности и прочими ценностями Эпохи Просвещения. И все это не просто так - но в парадоксальных афоризмах, с солью и перцем, на контрастах и притчах, с натурализмом, густо замешанном на абсурде. Читайте. Это вкусно. И очень странно.

Бонус:

Кельман "Измеряя мир":

"Историй он никаких не знает, сказал Гумбольдт и поправил свою шляпу, которую обезьяна перевернула задом наперед. Да и не любит он рассказывать истории. Но он может продекламировать самое прекрасное немецкое стихотворение, конечно, в вольном прозаическом переводе на испанский, и звучит оно примерно так: над горными вершинами царит тишина, листочки на деревьях не дрожат от ветра, и птички не поют, но скоро и они умрут и уж тогда отдохнут.
Все смотрели на него с удивлением.
Всё, сказал Гумбольдт".

А стихотворение и правда прекрасное, ist es nicht? Ищите "Из Гете" у Лермонтова.